Любовные декорации - Страница 22

— Я никогда не рассматривал нашу связь с этой точки зрения, — признался он другим голосом.

Джемма всегда была для него только Джеммой, непонятной, прекрасной, влекущей Джеммой, а не подчиненной. Он как будто прозрел. И прозрение породило острейшую боль.

— А разве у нас есть связь? — Джемму понесло, она знала, что выскажет сейчас все.

И, может статься, Девитт не выдержит и все же ее уволит. С волчьим билетом, как Джереми…

Но Девитт больше ничего не сказал. Он отпрянул от Джеммы точно от ядовитой говорящей змеи и принялся быстро одеваться. Лицо у него окаменело. Джемма последовала его примеру, боясь сделать лишнее движение.

— Завтра я заплачу тебе за сверхурочные часы, — произнес Девитт, когда она застегнула последнюю пуговицу на блузке.

Джемма едва не упала. Ее словно окатили ведром черной липкой грязи. Грязь попала в глаза и забилась в глотку.

— Платят, мистер Девитт, шлюхам, а Джемма Торрел как-нибудь проживет без ваших сверхурочных, — выпалила она с яростью и, размазывая брызнувшие злые и горячие слезы, кинулась прочь из кабинета. Дверь с треском захлопнулась за ней, распугав всех офисных привидений.

В опустевшем кабинете Марк снова опустился на диван и сжал ладонями виски. Все летело кувырком. К чертовой матери.

Все-таки у нее он получился. Единственный из череды неудавшихся. Получился настолько хорошо, что его хотелось повесить в рамочку. И любоваться… кусая губы, чтобы не разрыдаться.

Портрет.

Марка Девитта.

Выполненный карандашом. На обычном тонком листе для принтера.

Джемма и сама не заметила, как начала рисовать. Сначала она просто сидела и вертела в руках карандаш. А потом вдруг с изумлением обнаружила, что рисует. Прошла пара минут, и она осознала, что рисует Девитта. Это вызвало еще большее изумление. Она испугалась самой себя и перестала рисовать. Однако смотрела, смотрела, смотрела на набросок… Потом глубоко вздохнула и снова принялась за прерванное занятие, отключившись от мира.

Через час портрет был готов.

Рисованный Девитт оказался схож с настоящим до невероятности. До дрожи. До душевного восторга.

Зачем она его нарисовала? Она же ненавидит Марка. Ненавидит…

А этой ночью он ей приснился. Впервые. Они сидели в его кабинете и пили из хрупких крохотных чашечек с забавными изогнутыми ручками черный кофе. Он — сладкий, она — соленый. А когда Джемма проснулась, поняла, почему у нее кофе был соленым: она плакала во сне и глотала слезы.

Она спит с собственным боссом. Он ее любовник. И она не в силах ничего изменить. Будь на месте Девитта кто-нибудь другой, она бы легко избавилась от наваждения. Но Девитт ее просто заколдовал. Что в нем такого, отчего она потеряла голову и стыд? Не внешность, не происхождение, не положение в обществе. Что-то иное, гораздо более сильное и роковое. Для нее.

И ведь она ни на что не надеется и ни о чем не мечтает. Она просто с ним спит. И отвратительна самой себе. Ей теперь постоянно кажется, что к ней прилипла грязь. И все окружающие эту грязь видят. А сама Джемма — лишь ощущает.

Джемма посмотрела на портрет. Нарисованный Девитт ей улыбался. Она тоже улыбнулась и прикоснулась к нему губами.

Уж лучше бы она сошла с ума!

В дверь внезапно постучали, и Джемма, испуганно вздрогнув, как будто ее застали на месте преступления, поспешно спрятала лист в первую попавшуюся папку. Зря она так испугалась — неожиданный визитер всего лишь ошибся дверью…

…Через час объявился еще один визитер, оказавшийся посыльным. Он приволок огромную корзину синих колокольчиков. Джемма ахнула от восторга.

— Вы, наверное, ошиблись? — спросила она веселого отдувающегося коротышку, который легко мог спрятаться за этой грандиозной корзиной.

— Ни в коем случае, — расплылся коротышка в улыбке, растянувшей его лицо до горизонтального овала. — Мне были даны точные координаты. Цветы для мисс Джеммы Торрел. И знаете что, мисс, — коротышка внезапно хитро сощурился, — я бы без всяких точных координат все равно догадался, что цветы предназначены именно вам.

— Почему? — всплеснула руками изумленная Джемма.

— У вас глаза точь-в-точъ такого же цвета, как и эти дивные колокольчики.

Джемма не успела ничего ответить, как коротышка исчез, словно улетучился, оставив ее наедине с цветами. Она растерянно смотрела на колокольчики, и в голове почему-то вертелся дурацкий вопрос: сколько же в корзине поместилось этих цветов? Может быть, пересчитать?

Она раздраженно отмахнулась от вздорной мысли и вдруг заметила крохотную записочку, перевязанную тонкой ленточкой. Слова в записке практически повторяли слова исчезнувшего веселого коротышки:

«У тебя глаза цвета колокольчиков. Самые красивые глаза на свете».

Джемма едва не выронила записку. Внутри вдруг что-то сдвинулось с места, застонало, забилось, затрепетало.

Ожило.

Записка не была подписана, но она знала, кто ее написал. Джемма склонила голову набок, опять принимаясь рассматривать цветы, И вдруг обнаружила еще одну записку, спрятанную среди колокольчиков. Она оказалась короче первой:

«На дне корзины — сюрприз».

Губы у Джеммы задрожали от радостного щекочущего чувства — точно такого же, которое в детстве охватывало ее в канун Рождества.

Она опустила руку в корзину и пошарила. Рука наткнулась на крохотный бархатный футляр. Когда Джемма открыла его, улыбка на ее губах умерла.

Она смотрела на камень в кулоне, оправленный в белое золото. Камень был синим-синим, холодным и сверкающим, вобравшим в себя всю ледяную лазурь небес.